Игровой отчет от Дэль

Привет, это игровой отчёт, персонажный будет после.

Ребята, у меня нет слов. Дарка и Мири, я беру назад всё то, что говорил вам после Ведьмака о визуальном компоненте игр. Вы были правы, а я нет. Я долго ещё не забуду эту ночь с медленно проступающими звёздами, с сидящими и бродящими в полумраке парубками и дивчатами в вышиванках, полукруг господ за шатким столиком, светящуюся фигурку Гиты в отсветах костра и Бахти и Зару с летящим пламенем. Это все обжигает реальностью настолько, что на чайники и вентиляторы начинаешь после глядеть с некоторым недоумением.

Весь антураж был сделан отменно: и хатки, и вечно полный шинок – когда сидит немалая толпа веселых ребят в вышиванках и трещат на украинском, на стол то и дело с треском ставится бутыль мутной горилки, трубки в зубах, дивчата хохочут…

Многие говорили уже про подводный мир (спасибо Солохе за экскурсию!), там совершенно реально останавливалось время; русалки и водяной дед даже говорили примерно в полтора раза медленнее людей. Чувствовалось, как мысли замедляются, притупляются чувства, слова теряют значение, и скоро ты растворишься в этих мерцающих отблесках, отрастишь плавник, и всё…

Было много сильных отыгрышей, но вспоминаются именно отдельные картины…

Трое хлопцев, ковавших из пуговиц серебряные пули неподалёку от табора тотчас растревожили нашего подозрительного Мардулу, которого урядник с утра предупредил о готовящемся погроме – они с гоготом и разговорами гнут пуговицы, стараются, примеривают – над ними растеряный Златан и переглядывающиеся Мардула с бабушкой…

Мы стоим с прекрасной госпожой Дюран (с которой мы толком не поиграли, к сожалению): за прошлую доброту ее надо немедленно предупредить про Потоцкого, с которым она только что ходила под ручку – и тотчас над ее плечом этот насмешливый черный взор… и она спохватывается быстрее чем я, сует мне ладонь, чтобы не вызвать у него подозрения – под видом гадания, успеваю ее предостеречь…

Юный пан Олесь со своей книжкой, с пером, совершенно байроническим, глаз не отвести – я рассказываю ему про всякую нечисть, исподтишка любуюсь им. Вот кого было невероятно жаль! Я так понимаю это первый кросспол Лены, и хочу сказать удался стопроцентно: не только сам костюм, на то, как точно по-мужски ты двигалась: особенно хорошо видно на нескольких сохранившихся обрывках видео.

Анна Кричинская, моя Аннушка-спасительница с незнакомыми пустыми глазами и в деревенском платочке у Солохи: вот… принесла, как ты велела… три разных листика, и три одинаковых… кажется, все отдала бы, чтобы только удалось исцелить ее!

Отец Савелий, глядящий на результат собственного экзорцизма остановившимся от ужаса глазами, аж присел… едва Фандорин отвлек демона, вытащила его оттуда, как из под обстрела, сунула казаку: выводи скорее! – и он, полумертвый, крестясь и спотыкаясь, позволил увести себя – и назавтра, на ту же самую тварь, он шёл уже со звёздным крестом: «а ну поворотысь до мене ще раз, курва!» Настоящий рыцарь веры, да воздаст ему господь.

Демон Крылатый, возвышающийся надо всем, и у ног его бедный еврей Марк: зажмурился, дрожит, опершись на какую-то ржавую посудину, и вдруг, на весь лес: Шма Израэль… делай что должен, и пусть господь довершит остальное.

Пан Фандорин, который в каждой сцене как со страниц источника спрыгнул, глядит во все глаза на этот чертов ужас и произносит слегка дрогнувшим голосом: Д-давайте не будем торопиться…

Господин Хлебников, в каждую сцену со своим участием добавлявший неизбежно кусочек безумия, сидит, сидит, крутя усы, в тесной урядничьей комнатенке, играя подсвечником, невероятно собою довольный – за его спиной в оковах Фандорин.

Ночь, костер, и веселый, хмельной, прекрасный пан Разуваев пришел петь и гулять с нами, и пел ничуть не хуже нашего Бахти.

Урядникова каморка, в моей руке дрожит моя единственная, непросто добытая, не заговоренная еще серебряная пуля – время прошло, солнце село, теперь уж не заговорят, мне этой ночи не пережить, так пусть хоть ему пригодится – суровая Солоха и ляскающий зубами Марк: да… давайте… п-подними меня и д-делай… надеюсь, вы с Солохой не очень вслушивались в мою кастовку, потому что всё это, как и обряд избавления от ликантропии, было чистой воды хулиганством, конечно.

Ночь, костер погас, невдалеке темные силуэты наших, два оставшихся от господ кресла, и пан Богомолов, не погнушавшийся обществом цыганки, с полуфразы поведший разговор на превосходном, изысканном французском… фейрверк цитат из отцов церкви, луна медленно восходит, и медленно приоткрывается окошко в другую жизнь, которой уже почти жаль…

И демон, конечно, всю дорогу: с первой сцены, с чертова золота. Володька, это амплуа сидит на тебе как вторая кожа, это было реально круто. Сколько было сыграно в таборе на обмене взглядами, на интонации, на грозном намёке… вот он вошел к нам, лежит на ковре среди шатра, опустив веки, надменный, скучающий, способный спалить вокруг себя всё в любую минуту, и только потому не спешащий это сделать, бабушка бессознательным движением прикрывает собой Гиту, Зара вжалась в угол, Мардула словно изготовился к прыжку… и неподражаемый Златан незаметно чистит демону карманы. И как невероятно отличался демон скучающий от демона, у которого Мардула цыганским чародейством своим забрал скуку… пан Пацюк, наложивший на него любовную порчу, просто гад ползучий! Встретились перед кабаком, он швыряет меня оземь, точно платок: на колени! – и тут же бросается рядом, огромные молящие глаза: я тебе все прощу, я для вас все сделаю, только спаси его, удержи, скорее за ним, эта тварь тащит его в омут! Как есть влюблённый дьявол по Жаку Казоту с Пересом-Реверте:) бедолага.

Табор, господи. Бабушка наша мудрая, неторопливая, раскладывающая на траве карты для очередной жертвы с вечным неспешным: тебе решать, как поступить… я гадалка, моё дело прокукарекать, а там хоть солнце не вставай… Златан, не ходу соображающий три вещи и организующий четвертую, в господском шинке за моей спиной подпевает «ай-на-не» и довольно хорошо делает проходку, а сам острым взглядом скользит по господским кошелям и дамским сумочкам… Бахти-огнеглот, раздувающий пламя куда там дракону – дыхание останавливается глядеть на него, а надо петь, чтобы задавать ритм представлению… Зара со звенящим поясом, алый сполох, Гита, искорка, пляшущая у костра на площади, пляшущая просто на поляне для своих, потому что нельзя же не танцевать, если можно танцевать… Мардула, в отблесках пламени – мрачный, суровый, настоящая каменная скала, глаза как два кинжала: я должен все время видеть тебя и Гиту; каждую минуту, ясно? И после, мелькает трава, меня зажало меж двух борющихся тел: бледное без кровинки (Лешка, как ты это сделал – ты был цвета листа бумаги!) оскаленное лицо Никиты, и Мардула прижимает его к земле, темный, сквозь зубы повторящий как заклинание: я не хочу тебя убивать. Я хочу помочь тебе. Помочь тебе… слушай меня… слушай…

Отходняк суровый.

Спасибо всем.