Боязливо новичку оставлять рукописный след в истории Диканьки, особенно после слов уважаемых, Мастерских. Не клейми мя за то порицанием иль иным ярлыком осуждения, многоликий и умелый люд ярмарочный. Низкий поклон всем и каждому за атмосферу Праздника и потрясающую возможность на время отгородиться от реальности и побыть «несобой». Так и проходила без хайратника всю игру, блаженною.
Сколько чуднОго, да чУдного народа повстречалось, сколько светлых, да темных откровений приоткрылось, сколько радостей и горестей распознать удалось в те короткие знойные субботние часы, что Пашенька была погружена в суету Диканьки.
Пояса, обереги мастерила, узлы вязала, явь, навь и правь заговаривала, колокольцы звонкие, да ленты «шелковые», как Бог на душу положит, вплетала: кому для судьбы, кому от судьбы, кому для любви, кому от людей злых, кому от соблазнов бесовских иль диковинных.
Эти образы, лица, костюмы, эту игру лицедейскую, эти труды Мастерские и Игротехнические во век не забыть!
Барин Патоцкий грозен, да страшен был, но, как говорится, тем и хорош.
По началу, от игровой неопытности, надо полагать, не распознала божья душа в нем чародея. Как давай ему амулеты плести по заказу его милости светлому, пока девицы весёлые, из Бобкиных и Добкиных, не открыли ей тайные их подозрения на предмет лиходейства обозначенного барина.
А как на балу у Анишкиных все сверкало и искрилось! Ох, хозяйки хлебосольные! А барышни-то, а барыни! До чего милы, да сердечны, до чего пригожи! И заезжие, и Диканьские! А кавалеры, как чопорны, галантны, да обходительны! Не видала уж давно Пашенька такую красоту, благодать и довольство.
Ещё бы, тому уж двадцать второй годок идёт, как потеряла она и маменьку, и папеньку, и имение фамильное, во всей Полтавской губернии знатное. Сгорело беззаботное детство Пашино вместе со всем добром помещиков Озеровых. Так сделалась она, восьмилетняя девочка, сироткой, от страха и от потерь, блаженненькой.
А спаситель ее, нянькин сын, дурачок-Лаврушка, после того пожара рябым сделался, угорел лицом.
Так и сгинули бы они в скором времени, если б не люди добрые. Какие богатые — какие бедные, привечали деток: кто летами знойными, а кто зимами лютыми, обучали Пашеньку песням звонким и ремеслу плетения поясов волшебных. Чай, мир-то, не без добрых людей. Стала Паулина мастерицею, да не простой рукодельницей: пояски ее — обереги тайным смыслом наделённые, от хвори и горестей заговоренные, силою обладающие недюжею.
Видит Пашенька, кто в них нуждается, но не продаёт она их на ярмарке, а дарит тем, кто в сердце добро носит, кому на руку, а кому — подпоясаться. Ежели кто за поясок отплатить пожелает, так Пашенька денег не берет. Кто кваску, кто кашки принесёт, кто распорядится накормить сиротку. А уж как необычайно вкусны ярмарочные разносолы, как щедры кабатчики к божьим людям: и накормят бесплатно, и напоят, а, главное, словом добрым утешат.
Одна беда у Пашеньки: на Михайлов день пропал братец ее названный. Уж искала она его на ярмарке, каждого встречного-поперечного спрашивала, может, видал кто, все ноги стёрла. В вечеру у пруда сиднем сиживала, да звала его в голос, да песни пела. Будто, чуяло сердечко ее трепетное, скрыт он мутной гладью вод от мира Божьего, как в том сне ее, что раз на раз повторяется.
Не нашла она в тот день Лаврушеньку, видно, сгинул сердеШный навеки.
Так и ушла она с ярмарки, пояском своим заветным подпоясанная, счастье наживать.